– Так никто никуда и не пройдет, вот разве что звери, – напомнил мистер Хокем, аккуратно поддергивая и оправляя клетчатый жилет. Его голубые глазки ярко искрились.

– Ага, вы их небось во дворе поставили, нет? Там им хорошо будет. А ведь снега-то еще навалит немерено, прежде чем все успокоится-то. Стало быть, вам комната нужна?

– Думаю, да, сэр, если найдется свободная, – ответствовал мистер Хокем, отмечая про себя, сколько народу набилось в общий зал. – А ежели не получится, так паренек с Чарльзом и я, мы и на сеновале отлично переночуем.

– Еще чего не хватало, – возразил трактирщик, важно покачивая головой. – Будет вам ваша комната, так-то. Но сейчас вам небось горячий грог куда как нужнее. Эйлин! Эйлин! Три порции горяченького для мистера Хэтча Хокема и его друзей!

Прелестная толстушка у стойки – к слову сказать, дочка хозяина – с улыбкой взялась за дело. Очень скоро перед мистером Хокемом и его спутниками уже стояли три дымящиеся кружки с горячим бузинным вином, щедро сдобренным бренди и пряностями, – эликсир, спасающий от холода, причем весьма эффективно. И никогда не казался он путешественникам таким вкусным, как в тот холодный, холодный день много, много лет назад.

– По дорогам теперь не очень-то покатаешься, – рассуждал трактирщик, лениво ковыряя ноготь большого пальца в ожидании новых заказов от клиентов. – Завалило город намертво, так-то. Здорово его поприжало: корсет моей супружницы, и то так туго не давит.

– Не покатаешься, точно, – подтвердил мистер Хокем. – Пассажиры и прочие там, что временно переметнулись на экипажи… что ж, плохо им приходится. Но что с возу упало, то пропало. Мы из Ньюмарша приехали; там тоже все подступы завалило, как вы говорите. И холодно, точно в леднике.

– Кстати, говорят, на реке уже лед. Видать, знатная будет ярмарка в этом году! Вдоль улиц поставят ларьки да шатры, быков целиком зажарят, а катанья на коньках-то, а гонки на санках!.. Да уж, таких холодов мы давненько не знали, так-то.

– Зима же, в конце-то концов, – напомнил мистер Хокем. – Уж такое время года!

– Это да. Кабы стояла сейчас середина лета, да выдался такой денек, как сегодня – было одно такое лето не слишком давно, если помните, – так мы с супружницей и дочкой мигом бы вещички собрали – да прямиком в Хедкорн. Или даже, не задерживаясь в Хедкорне, еще дальше – до самого Нантля и южных островов. Вот туда бы мы и отправились, так-то, а холода пусть пропадают пропадом!

– А Чарли можно в Хедкорн? – полюбопытствовал Овцеголов. – Чарли тоже хочет на острова. Острова – это где, мистер Хэтч?

– Да уж, вам туда в самый раз! – весело расхохотался трактирщик. – Поезжайте, сэр, поезжайте, и шлите открытку с наилучшими пожеланиями, так-то!

– Там хорошая погода, Чарльз, – пояснил мистер Хокем. – Но острова очень, очень далеко.

– Ага, вот тут вы в самую точку попали, сэр! – подтвердил трактирщик. – Очень, очень далеко.

– Так что останемся-ка мы там, где есть, Чарльз, по крайней мере временно, на сегодня и на ночь, и порадуемся гостеприимству этого славного заведения. А поутру… Ну, утро придет, там и посмотрим. Может, какому-нибудь деловому джентльмену потребуются наши услуги. Экипажи не ходят, но зверей-то ничего не остановит.

– Верно! – согласился Бластер, вызывающе кивая. Его фетровая шляпа в данный момент висела на крюке в прихожей, и странно было видеть, как эта голова ходит вверх-вниз, не подкрепляя сей жест встряхиванием вислых полей.

В общем зале вовсю шла захватывающая игра в «двадцать одно». Мистер Хокем и его племянник, разглядев среди игроков одного-двух знакомых, подошли к столу, дабы их поприветствовать. Вновь прибывших тут же пригласили присоединиться к развлечению. Мистер Хокем отнюдь не возражал против азартных игр, если только не предаваться им слишком часто; кроме того, ставки были маленькие, а сама игра служила разве что подспорьем для разговора и создания душевной атмосферы в четырех стенах, пока снаружи бушует буря. Так что мистер Хокем и Бластер взяли карты и вскоре уже увлеченно испытывали судьбу, по большей части успешно, пытаясь набрать двадцать одно очко. Что до беседы, то и она текла вполне отрадно.

Чарли-Овцеголов ровным счетом ничего не смыслил в картах, а даже знай он о них хоть что-нибудь, все равно никогда бы не освоил принципов и правил азартной игры. Кроме того, ему недоставало умения сосредотачиваться; так что подобные развлечения были не для него. Вместо того он предался любимой забаве – на мистере Хокеме он этот трюк уже не раз опробовал: принялся похваляться перед ничего не подозревающими соседями по столу массивными серебряными часами, похищенными из кабинета мистера Гарри Банистера в «Итон-Вейферз». По своему обыкновению, он сперва с хитрющим видом вытаскивал часы из-под лохмотьев и раскачивал их на ленточке перед потрясенным зрителем, а затем проворно прятал обратно в карман, зажмуривался, запрокидывал голову и разражался безумным смехом.

– И это, по-вашему, ценность? – фыркнул раздражительный субъект, вот уже некоторое время наблюдавший за ужимками мистера Эрхарта. Раздражительный субъект был тощим и жилистым, с темными, блестящими глазами, морщинистым лицом и жидкими остатками бесцветных волос. Одетый в выгоревшую вельветовую куртку (одной пуговицы на ней недоставало), жилет в крупную полоску, синий шейный платок и бумазейные брюки, он более всего смахивал на слугу, получившего выходной. Несмотря на то что время едва перевалило за полдень, раздраженный субъект уже сполна воздал должное горячему грогу. Впрочем, для тех, кто оказался заперт на постоялом дворе и целиком и полностью зависел от капризов погоды, такое состояние было, возможно, не худшим из вариантов.

Овцеголов запрокинул голову и расхохотался.

– Ценность. У Чарли – ценность. Часики-луковки, луковки-часики. Минутка-другая. Есть у Чарли минутка-другая!

– Тоже мне, ценность! – презрительно парировал раздражительный субъект. – Да она и плевка не стоит в сравнении с моим сокровищем. Нет, сэр, и не надейтесь!

– У вас – ценность? – переспросил Чарли, придвигаясь ближе и по обыкновению своему странно тряся и размахивая руками. – Что за ценность? Она звенит, как минутка-другая?

– Иногда она и впрямь звенит, да только это секрет. Вы меня слышите? Старика секрет, не мой, – отвечал раздражительный тип, помолчав немного. Его блестящие глазки опасливо постреливали туда-сюда, словно владелец их боялся, что «старик» рядом и подслушивает. – Дело вот как обстоит. Эта штука не моя, но я могу до нее в любой момент добраться – вот только он не догадывается! То-то он взбеленился бы, кабы прознал, скажу я вам, а я бы дорого заплатил за такое! Да только жуткий сквалыга сейчас как раз отлучился.

– Что ж это? – переспросил Овцеголов заинтересованно: словарь собеседника его слегка озадачил. – Что за ценность такая у старика? За что вам надо платить? Кто такая «сквалыга»?

Слуга умолк и внимательнее пригляделся к оборванному, суетливому собеседнику.

– Вы вроде человек надежный, трезвого ума, – заключил он, подтверждая тем самым, насколько пьян. – А звать-то вас как?

– Чарли – имечко.

– Да, но зовут вас как?

– Чарли – имечко, – повторил Чарли, хмурясь. Слуга отставил кружку и заглянул собеседнику прямо в ореховые глазки.

– Ну же? Ну? Ваше имя. Имя мне назовите, слышите?

– Его зовут Эрхарт. Чарли Эрхарт, – сообщила дочь трактирщика от стойки, услышав ненароком последние фразы этой содержательной беседы. – Но обычно его кличут Овцеголовом.

– А что, подходит, – кивнул слуга.

– Па говорит, его много лет назад вышвырнули из работного дома, уж больно он в плохом состоянии. У него крыша поехала, и не черепица-другая, а вся кровля, если вы понимаете, о чем я, – объяснила девушка, постукивая пальцем по виску. Говорила она вполне открыто, как если бы Овцеголов был каким-нибудь неодушевленным предметом, вроде двери или столба, и не мог понять ее слов. Впрочем, слуга в нынешнем своем состоянии тоже не воспринял их смысла: его настолько поглощали собственные проблемы, а сам он поглотил столько горячего грога, что суть объяснений трактирщицы от него ускользнула.