Впереди замаячил поворот; за ним дорога расширялась и со временем ныряла в широкую, относительно округлую, обильно орошаемую котловину, поросшую кустарником и благоуханным диким луком. Слева ее ограждала зубчатая стена известняка, мерцающая в янтарном свете. Справа отвесно уходил вверх склон холма, а позади него на отдаленном хребте угнездилось солнце. В этой местности леса почти не встречались; здесь царило ощущение неизбывного одиночества, растекаясь над окрестностями и заполняя все уголки.
Мистер Хикс дал знак остановиться. Уединенная долинка показалась ему идеальным местом для ночлега, как с точки зрения безопасности, так и охраны стада. Идеальным, если не считать холода; здесь стужа словно бы многократно усилилась. Хикс собирался было спешиться, как вдруг вновь послышался смех: сперва тихий, еле слышный, он стремительно набирал силу, эхом отражаясь от стены известняка. Вожак запрокинул голову и издал странный, исполненный ужаса звук – никто и никогда не слышал от мастодонтов ничего подобного.
Мистер Лью Пилчер, правильно оценив ситуацию, перегнал грузовой фургон в начало каравана и слез с козел. Самсон Хикс и Билли спешились одновременно с ним.
– Экая бестолковщина! – воскликнул мистер Пилчер, вложив в одно-единственное лаконичное восклицание и свой запоздалый отклик на дезертирство мистера Рука и свое восприятие здешнего загадочного феномена.
– Откуда это? – дрожа, вопросил мистер Хикс, засунув руки глубоко в карманы и исследуя дали сквозь дымчатые стекла.
– Да вон же! – воскликнул Билли, тыкая пальцем.
Мистер Хикс вгляделся в указанном направлении: на самом верху отвесного склона на фоне заката маячило что-то черное. Некий монумент, установленный непонятно кем в пустынном месте, – в месте, где его никто не потревожит, поскольку старой тропой через вырубки теперь почти не пользовались. И верно, памятник, подумал Самсон, да только кому? И зачем его ставить?
– Да это ж статуя, – вынес вердикт мистер Пилчер, лениво кивая. – Статуя – здесь, в Богом забытой глуши, где поглядеть-то на нее некому!.. И кому занадобилось ставить здесь эту штуку? Мозгов, видать, у парня не хватало, вот оно как. Экая смехотворщина!
– А там, за статуей, прячется какой-то треклятый прохвост, – заявил Билли, сжимая кулаки. – Это он хохочет, точно рехнувшись.
– И что бы ему там делать? Объясни-ка. Небось совсем ополоумел.
– И с какой бы ему стати смеяться над нами? – вслух осведомился изрядно озадаченный мистер Хикс. Он не верил ни ушам своим, ни глазам, взирающим на мир сквозь дымчатые стекла. – Не вижу в том ни смысла, ни логики. Что за прохвост? Как негодяя зовут?
Мистер Пилчер потеребил седые усы и покачал головой.
– Пойдемте-ка глянем! – предложил Билли, обнажая саблю. – Лью, оставайся здесь и приглядывай за животиной.
– Ага, – кивнул мистер Хикс. – И смотри, не теряй головы.
Мистер Пилчер, благодушно улыбнувшись, застыл на месте, сложив руки на груди и задумчиво щурясь, а двое его сподвижников двинулись вверх по склону.
Карабкаясь к вершине вслед за Билли, мистер Хикс раздумывал над необычностью ситуации. Что-то подсказывало ему: здесь какой-то подвох. Уж больно мало во всем этом смысла. Им овладело неуютное предчувствие – дескать, их с Билли затея к добру не приведет, – однако в силу непонятной причины он предпочел не останавливаться. До сих пор все шло так замечательно, и вдруг – леденящий холод, надменный смех… и животные разнервничались, и мистер Рук взбунтовался. А теперь вот еще это! Какому прохвосту придет в голову поставить памятник в таком безрадостном месте? – гадал мистер Хикс. И с какой стати за ним прятаться?
На вершине стужа царила такая, что зуб на зуб не попадал. Складывалось впечатление – ерунда, конечно, – что леденящий холод исходит от самого загадочного монумента, и впрямь смахивавшего на статую всем, если не считать непривычно синего цвета. При ближайшем рассмотрении оказалось, что сделан он не из камня и не из металла, а из абсолютно незнакомого материала, слегка напоминающего кожу. Ни Билл, ни Самсон так и не смогли понять, что статуя изображает: что-то вроде безголовой птицы, полускрытой под сложенными гигантскими крыльями. Из-под крыльев торчали уродливые лапы стервятника; за неимением постамента или пьедестала хищные острые когти покоились прямо на земле.
– Проклятие, что за чудище? – осведомился Чугунный Билли, выставив вперед челюсть и меряя статую взглядом.
На этот вопрос ответа у мистера Хикса не нашлось, о чем он и дал понять покачиванием головы. И тут же с ходу решил, что лучше подойти к делу прямо, без околичностей.
– Эй, там! – закричал он, обращаясь к незнакомцу, затаившемуся за монументом. – Эй! Что это ты, друг, затеял, зачем стадо перепугал?
– И что это тебя так насмешило, черт тебя дери, дурак ты набитый? – подхватил Билли, размахивая саблей.
Но на эти подкупающие авансы никакого ответа не последовало. Проворный Самсон вновь принялся придирчиво изучать статую, ее контуры и форму, когда снизу донесся голос мистера Пилчера.
– Ну, как – животное, растение, минерал? – с любопытством осведомился сей джентльмен. На лице его играла ленивая ухмылка.
– Ни то, ни другое, ни третье! – отозвался Билли.
Мистер Хикс, вознамерившись разом покончить с проблемой, храбро двинулся вперед, зашел за монумент сзади и схватил… увы, лишь разреженный холодный воздух! Он обошел памятник кругом – при том, что статуя была раза в два крупнее обычного человеческого роста – и появился с противоположной стороны, глядя на Билли озадаченно и угрюмо.
– Никаких прохвостов, – объявил Самсон, засовывая руки в карманы. Он окинул взором окрестности, снова проверил, нет ли чего позади статуи, но так и не обнаружил ни следа искомых прохвостов. – Ну, разве не мило.
Билли – теперь, когда угроза столкновения развеялась, воинственности у него поубавилось – убрал саблю в ножны, извлек на свет огниво и приготовился запалить трубку. Проверив остаток табака, он высек искру и поднес к чашечке пылающий трут.
Это невинное действие, само по себе ничем не примечательное, вызвало у статуи некоторый интерес. Кожистые крылья медленно разошлись в стороны – и показалась синяя голова. В голове обнаружились два вполне человеческих глаза, что открылись и мрачно и угрожающе уставились на джентльменов сверху вниз. А еще у статуи были вполне человеческий лоб, и подбородок, и бородка, и могучая человеческая грудь, закрытая туникой без рукавов, и огромные мускулистые руки и кисти… На этом сходство с человеком заканчивалось. Вместо человеческого носа на лице красовался птичий клюв, острый и изогнутый, как у стервятника. Уши у чудовища были ослиные, на голове вместо волос извивались, сплетались и корчились гадюки. Вокруг одной из мускулистых рук обвивалась змея; она злобно глянула на подошедших джентльменов, открыла пасть и зашипела на них.
Мистер Хикс и Билли в безмолвном ужасе рухнули на колени. Синий монстр запрокинул голову и издевательски захохотал: именно этот смех звенел ранее в пурпурных холмах.
Не желая слышать его снова – и не желая проверять, что за кошмарные слова могут за ним последовать, – друзья поспешно отступили к подножию горы и вместе с мистером Пилчером, потрясенным не меньше их, бросились к лошадям. На бегу мистер Хикс оглянулся через плечо и увидел, как синее чудовище взвилось в воздух, а в следующее мгновение кожистые крылья просвистели прямо у них над головой.
Точно хищная птица, порождение ночного кошмара, монстр, гогоча и жестикулируя, налетел на стадо мастодонтов. Лошади и громотопы заметались как безумные, в лагере воцарился хаос; чудовище описывало в небе круг за кругом, дразня животных надменным смехом. Охваченные паникой мастодонты бросились врассыпную. Даже неодушевленный грузовой фургон умудрился удрать с места событий: впряженные в него кони галопом помчались к старой тропе через вырубки. Мистер Хикс и его подручные беспомощно поглядели на происходящее – и обратились в бегство.
Змея, обвившаяся вокруг руки чудовища, приподняла голову. Из разверстой пасти вырвался сгусток желтого пламени и ударил в землю у ног обуянных страхом мастодонтов. Дважды, трижды, четырежды змея плевалась жидким огнем, образовывая в земле огромные воронки. Всякий раз крылатый демон разражался торжествующей тирадой на непонятном языке – во всяком случае, ни мистер Хикс, ни его подручные не могли разобрать ни слова.