Находясь в изгнании, он наблюдал медленное, неотвратимое угасание своего народа и его обычаев, расхищение его земель, триумф свирепой, безжалостной цивилизации с другого берега Тибра. Он видел, как накопленная мудрость расенов капля по капле утекает прочь, как исчезает сама память о народе этрусков – пока слово «этрусский» не утратило всякое значение, превратившись в символ чего-то таинственного и непостижимого. Повсюду вокруг него и союзники, и сотоварищи, будучи смертными, превращались в прах – а он все жил. И наконец, пробил час перейти от размышлений к действию; он решился бросить вызов судьбе, отмеренной его народу владычицей Нортией и сокрытыми богами.

Вернемся к табличкам из электра. Ценность их, конечно же, бросалась в глаза каждому, так что, как любое другое похищенное сокровище, их надежно прятали, держали подальше от посторонних глаз. Так на протяжении многих веков они тайно передавались из рук в руки. При разграблении Рима таблички попали к победителям-варварам, и те увезли реликвию в восточные города. На много лет таблички исчезли со страниц истории; в то время я так и не сумел проследить их путь. Вел Сатиэс, утвердившись в своем замысле, тоже взялся за поиски, однако отыскать святыню не смог даже он. Со времен тех темных дней пытаясь напасть на след табличек, он сорил деньгами направо и налево, хватался за любую подсказку, любой намек, любую мало-мальски убедительную цепочку свидетельств.

– И все это время вы шли за ним по пятам? – осведомился Гарри Банистер.

– Не всегда. Какое-то время мы путешествовали вместе. Досадные обстоятельства, видите ли, вновь свели нас, так что мы решили позабыть о старых разногласиях. Он сказал мне, будто разыскивает огромную терракотовую статую Аплу, некогда украшавшую храм божества в городе Велка. В ту пору я ему поверил. Я понятия не имел о его истинной цели до тех пор, пока в Дамаске мы не столкнулись с неким торговцем антиквариатом. Слуга старика по ошибке обратился ко мне, приняв меня за Вела Сатиэса, и сообщил, что его хозяин не далее как в тот день приобрел «блестящие таблички», которые я так долго разыскивал. Итак, мы почти получили их, реликвия была, можно сказать, у нас в руках – а я так ничего и не узнал бы об этом, если бы не случайность! Я призвал Вела Сатиэса к ответу; тот разбушевался не на шутку. Мы побранились, и он в запале выложил мне весь свой замысел. А пока мы выясняли отношения, другой джентльмен – некий поверенный, проезжавший через город и выступавший в качестве посредника от имени одного баснословно богатого коллекционера, пожелавшего остаться неизвестным – посулил за таблички немалую сумму наличными. С одной стороны – денежки коллекционера, с другой – всего лишь мое обещание; как вы думаете, леди и джентльмены, к какому решению пришел торговец?

– Это более чем очевидно, – отозвался доктор.

– Вот именно. Теперь, когда я узнал об истинных мотивах моего так называемого друга, я не видел иного выхода, кроме как разорвать наш союз. Вскорости я выследил поверенного, однако вновь потерял его из виду в Нидерландах, так и не узнав имени коллекционера. С тех пор Вел Сатиэс и я держимся на почтительном расстоянии друг от друга, и каждый ищет таблички во имя собственных целей, сами понимаете. По ходу дела мы, по чести говоря, не раз расстраивали планы друг друга, а результат предугадать несложно: таблички из электра оставались в чужих руках. Ну, то есть вплоть до недавнего времени. Кстати, коллекционер, от имени которого действовал поверенный – купивший таблички джентльмен, пожелавший остаться неизвестным, – как я теперь выяснил, проживал в графстве Бродшир. Сдается мне, все мы с этим джентльменом уже знакомы: а вы, мистер Банистер, сэр, чуть ближе, чем остальные.

– Разумеется! – отозвался Гарри Банистер, сжимая кулак. – Мистер Томас Скарлетт!

– Изумительно! – воскликнул профессор Гриншилдз. – Просто изумительно, Амелия, ты не находишь? Умоляю, продолжайте, мистер Хиллтоп… ах, то есть мистер Матунас, продолжайте, пожалуйста!

– Да-да, продолжайте, будьте так добры, – поддержала мужа прелестная Амелия. – Хоббс, не принесете ли вы еще чаю?

– Долгое время все мои усилия ни к чему не приводили, так что я уже готов был отказаться от погони. Тут-то и произошла величайшая из катастроф, трагедия необъятнейших масштабов. На момент разъединения я, видите ли, жил в городе Медлоу близ Чеддера. Слепящая огненная смерть с ревом вырвалась из ночной тьмы – это Силенс-громовержец швырнул молнию; раздался оглушительный грохот – молот Харуна по повелению сокрытых богов обрушился на мир орудием небывало жестокого приговора. Того, что я наблюдал своими глазами, в словах не опишешь. Моря вскипели; земля, опаленная и расколотая кометой, превратилась в безжизненную пустошь. В тропических широтах комету можно было различить в небесах за какое-то время до столкновения, так что нельзя сказать, что род людской застали врасплох. Что до последствий, леди и джентльмены, здесь нет нужды вдаваться в подробности. В результате катастрофы с лица земли исчезло едва ли не все, обозначенное в ваших учебниках по географии. Я своими глазами наблюдал разрушения и готов подтвердить: так оно и есть.

– Значит, ничего не осталось? – проговорила мисс Мона. – Совсем ничего?

– Ровным счетом ничего, представляющего интерес, мисс, – за исключением нескольких узких полосок земли в дальнем конце континента. Нам повезло, что у нас тут леса, а за ними – высокие нагорья и могучие горы. Думаю, они-то нас и спасли. Все, что за пределами Ричфорда, все, что за горами, превратилось в бесплодную пустыню.

Ожившие картины крушения и гибели, наводящие ужас свидетельства мистера Хиллтопа и, превыше прочего, мысль том сколько ни в чем не повинных людей погибло за одно-единственное мгновение, – все это соткалось в атмосферу глубокой задумчивости, столь гармонирующую с печальным сумеречным светом, струящимся из сада. Неужто и впрямь больше ничего не осталось? Ничего, кроме узких пограничных полосок земли от заледеневшего Саксбриджа на севере до островов на юге и угасающего Ричфорда на востоке!.. Всех присутствующих, надо думать, одолевали размышления: сколь бесценна жизнь и сколь непредсказуем даритель жизни. Слов ни у кого не нашлось, так что мистер Хиллтоп взял на себя смелость продолжить рассказ.

– Когда я наконец приехал в Солтхед, то перезнакомился с большинством трактирщиков и их превосходными заведениями. Люди этого круга и подобного рода места – просто сокровищницы секретных сведений, сами понимаете; если я и узнавал в своих путешествиях что-то новое, то главным образом из этих источников. Более того, говорите что хотите, но джентльмену и впрямь необходимо время от времени пропустить стаканчик. В одном из заведений мне попался портрет Вела Сатиэса – миниатюра, спрятанная в медальоне некоей старушки. Выяснив по возможности обстоятельства жизни старой леди, я обнаружил, что на заре молодости она была знакома с этим джентльменом в Ричфорде. Все сходилось: я знал, что давным-давно Вел Сатиэс и впрямь жил в этом городе под именем Джеймса Галливана; к сожалению, ничего больше это мне не дало. Однако я навел справки по городу и выяснил, что светский молодой щеголь, соответствующий описанию, недавно объявился в Солтхеде. В сходных ситуациях я уже не раз бывал разочарован, так что особых надежд не питал. Тем не менее я решил задержаться в Солтхеде: вдруг что-нибудь да обнаружится!

– Однажды вечером, в заведении под названием «Синий пеликан» – вы и сами там были, доктор, вместе с вашим другом профессором Тиггзом, – тем самым вечером когда принесли полумертвого торговца кошачьим кормом, кого же углядел я в дверях, как не Вела Сатиэса в щегольском бутылочно-зеленом сюртуке? На краткое мгновение наши глаза встретились; по лицу его пробежала тень, и, не сказав ни слова, он исчез – вскочил на коня и галопом ускакал в туман. Так я узнал доподлинно, что он в Солтхеде. Затем продавец кошачьего корма поведал, что с ним случилось, и повесть разошлась по всему городу, а вскоре, один за другим, поползли новые слухи: в ночном небе раздавался зловещий смех, в гавань вошел затонувший корабль… И я понял: Вел Сатиэс нашел-таки таблички! Он, видите ли, произнес священные слова, ибо не приходилось сомневаться, что Тухулка здесь.